Ах, война, что же ты сделала, подлая…

76 лет назад, 22 июня, взрывы авиационных бомб разорвали тишину мирной жизни советских людей. Война ворвалась в дома, забрала у матерей сыновей, у жен мужей, у детей отцов и братьев. Теплым летним днем оборвались мечты о беззаботной жизни миллионов советских ребятишек, в этот день закончилось их детство.

Дети войны испытали голод, холод и болезни. Они заменили у станков и в полях ушедших на войну отцов и братьев, они познали ужас оккупации и концлагерей, их истощенными вывозили из блокадного Ленинграда. Им пришлось нелегко, но они справились, выжили, встретили победу и, восстановив разрушенную войной страну, заслужили почет и уважение. Каждое их воспоминание — это еще одна страница истории Великой Отечественной войны, истории нашей Родины.

Екатерина Карповна Волошина:

— Мне было 12 лет, когда жарким летним днем по радио сообщли, что фашистская Германия без объявления войны напала на нас. Сначала настроение у нас было бодрое, но вскоре эйфория прошла. Три моих брата ушли на фронт. Папу отправили рыть окопы под Сталинград. Там он заболел и умер,  мы до сих пор не знаем, где его могила. Дома с больной мамой остались я и младшая сестра.

Помню, как фашисты появились на Сталинградском тракторном заводе. Полыхало огромное зарево. Шел черный дым. Это горели суда с горючим. Прилетали бомбардировщики, и мы прятались в траншее. Я до сих пор боюсь узких проходов и не могу смотреть на кровь, так как детские глаза видели десятки окровавленных солдат, которых привозили с фронта. Пропахшие дымом и гарью, все они были похожи на негров. Их мы кормили их же продуктами, и, уходя, они кое-что оставляли нам, детям. Мама говорила: «Спасибо, но это надо вам самим». А они отвечали, что завтра, возможно, им уже ничего не понадобится.

Весной 1942-го мои одноклассницы Зоя Кузнецова  и Маша Выскубина, которые сидели за партами у окна, простудились и заболели. Лечить было нечем, и осенью они умерли. Им было по 13 лет, они учились на пятерки и мечтали о будущем.

Навсегда в памяти осталось картина: наши автоматчики ведут по улицам города пленных немцев, они похожи на чучела на бахчах: на ногах обмотки из тряпок, на головах грязные одеяла. Лица изможденные.

В 1945-м мои братья вернулись домой. Инвалидами.

Пережитое часто всплывает в душе. Мы страдаем молча.

Лидия Григорьевна Фролова:

«Войну я встретила семилетней девочкой. Жили мы в селе Щучье в 60 км от Смоленска. Мой папа Григорий Гудков ушел на фронт и погиб в 1944-м.

Когда немцы бомбили Смоленск, стоял страшный гул, и мы затыкали уши и прятались в сараях. А когда бомбили село Ярцево, небо казалось багровым, и ночью мы не могли уснуть. Летом 1941-го немцы захватили наше село. Повыгоняли жителей из лучших домов и поселились в них сами, а в двухэтажной школе организовали штаб.

В нашем селе действовала подпольная типография, поэтому немцы периодически наведывались сельчанам с проверками. Однажды они пришли в дом к Шабановым, и маленькая девочка сказала, что в подполье под ковриком делают картинки. Немцы расстреляли всю семью, а 19-летнию дочку повесили на глаза у сельчан.

Моя бабушка, Варвара Авдеевна, прятала в подполье раненого красноармейца. Чтобы немцы не догадались, пол тщательно закрывали тряпками. А если они приходили, бабушка меня уводила подальше, чтобы я не проболталась.   Бабушка любила этого солдата, он был похож на ее сына Алешу.

А Алексей и его брат Михаил погибли на фронте.

Борис Иванович Григоров, 1937 г.р.:

— Когда началась война, мы жили в Воронежской области, станция Лапное. Отец ушел на фронт. Нас, ребят, у матери осталось трое. По радиосообщениям мы узнавали, что фронт постепенно приближается, война как бы подкрадывалась к нам.

В 1942-м фашисты пришли в деревню. В нашей мальчишеской жизни наступила черная полоса. Я видел, как они отбирали у соседей кур, гусей, зерно. В огородах выкапывали картошку, собирали овощи. На мотоциклах гонялись за жителями, искали сочувствовавших партизанам. Наши матери и сестры постоянно плакали, думая, чем покормить нас и как уберечь от  беды. А мы ели дикий лук, крапиву, лебеду. Зимой сильно мерзли, потому что не было дров...

Лидия Васильевна Курташ:

— В первые же дни войны все мужчины нашего села Силичи, что в Могилевской области, в их числе и мой отец, ушли на фронт. Остались только женщины, дети и старики.

Вскоре мы оказались на линии фронта, начались бомбежки и пожары. Из трехсот домов осталось всего тридцать. Наш уцелел, потому что стоял на околице возле леса.

С приходом фашистов начались повальные грабежи и расстрелы. Они забирали скотину, кур и гусей. Кто из женщин сопротивлялся — стреляли не раздумывая, оставляя сиротами малых детей. Так продолжалось около месяца, а потом фашисты стали опасаться задерживаться в селе. В наших лесах действовали, и весьма успешно, партизаны. Немцы делали набеги на них, но так и не смогли победить.

Жить сельчанам было негде, ютились в оставшихся домах по 10—15 человек. Есть было нечего, чтобы хоть как-то притупить чувство голода, жевали траву. Умирали.

После войны отец вернулся весь израненный и вскоре умер. Жить было очень тяжело, очень…

Тамар Ивановна Буторина:

— В 1941-м мне было всего 10 лет. Закончился учебный год, начались каникулы, но вместо отдыха нас ждал непосильный труд. В первое же военное лето из колхоза забрали всех лошадей, и мы, дети, работая в поле, все делали вручную — и пахали, и сажали. На войну ушли почти все мужчины, мои старшие братья Василий и Павел тоже пошли воевать с фашистами. Один погиб, а второй вернулся инвалидом 1-й группы.

Летом дети трудились в колхозе, а зимой лопатами очищали от снега железнодорожные пути, чтобы поезда с танками и новобранцами могли добраться до фронта. Сердца наши сжимались при виде санитарных поездов. И пока бригада делала запас воды, мы передавали раненым молоко, овощи, картофель. Часто встречали бойцов без рук и ног. Было очень тяжело смотреть на них, многие совсем мальчишки, чуть старше нас. После увиденного возникало желание отомстить за убитых и покалеченных. Мы прятались на военных платформах, чтобы добраться до фронта, но нас обнаруживали часовые и возвращали родителям. Иногда даже хвалили… за патриотизм.

Иван Михайлович Буторин:

— Родился я в 1928 году, с 1943 по 1945-й работал санитаром в эвакогоспиталях г. Златоуста. Это было тяжелое и жестокое время. Помню, как привозили с фронта изувеченных войной людей. Они очень страдали при перевозках, мучились. Многие умирали. Лекарств не хватало, питание было скудным, зимой нечем было отапливаться, и раненые простывали. Не щадила простуда медицинский персонал, но мы переносили болезни на ногах, продолжая ухаживать за бойцами.

Надежда Алексеевна Усик:

— Мы жили в поселке Хор района имени Лазо. В семье детей было трое, и я самая младшая. Когда сообщили,  что началась война, отец сразу ушел на фронт. Самое страшное воспоминание — голод, постоянный, непроходящий, мы чувствовали его даже во сне. За хлебом выстраивались длинные очереди, в которых приходилось стоять часами, но его давали совсем мало. Урожаи овощей почему-то в годы войны были маленькими, картофеля хватало лишь до Нового года. Ели очистки, жмых, а весной лебеду и дикий лук.

Отец вернулся с фронта в конце 1945-го. Мама от непосильной работы и недоедания тяжело болела, работать было негде, и мы переехали на Сахалин, но там я заболела туберкулезом, и пришлось возвращаться. Вот так война всех искалечила, хоть была далеко от нас».

Николай Кузьмич Рылин:

— Я не помню начало войны, мне было всего три года. Отец воевал в финскую, а потом началась Великая Отечественная. Мама осталась с четырьмя детьми на руках. Жили мы тогда в с. Шилинка Брянской области. 

Вскоре пришли немцы, и начались наши мучения. У сельчан забрали весь скот и мелкую живность, все продовольствие, не оставив даже семян для посева. Начался многомесячный голод, от которого кружилась голова, опухали руки и ноги. Теплой одежды не хватало, а зимой немцы вывезли и все дрова, тогда к голоду добавился холод. Мама ухитрялась делать лепешки из мороженого картофеля, а по весне для нас вся трава становилась съедобной. Школу фашисты спалили. Почти все мужчины села погибли. После отступления немцев восстанавливать село было некому. Мы не могли выжить в разоренном селе и пошли скитаться по свету, чтобы детям учиться и чем-то питаться. Пристанище нашли в Калининградской области, где я и окончил школу.  

 Нина Ивановна Хованская:

— Мы жили в Казахстане. В 1941-м мне исполнилось 11 лет, и в то лето я сразу повзрослела. Меня и моих ровесников отправляли работать в колхоз, как говорится, от темна и до темна. Пололи грядки, собирали колоски, после уборки комбайном, копали и сортировали картофель. И всегда очень хотели есть. Хлеб выдавали по карточкам. Я помню, как людей, ослабших от голода, выносили мертвыми из очередей.

Отец погиб в битве за Дон. Мама читала его письма, и я понимала, что там много полегло наших солдат: вода в реке текла багровая от крови.

Да, мы в тылу, не пугались разрывов бомб и рева немецких самолетов, но мы работали без выходных на благо фронта и ради победы. И она пришла…

Эти горькие воспоминания можно продолжать бесконечно. Тысячи детей войны вот уже 76 лет не могут забыть пережитое. Война оставила шрамы в их душах, подкосила здоровье, лишила отцов и братьев. И кроме этих воспоминаний их объединяет справедливое желание, чтобы государство вспомнило о них и приняло закон «О детях войны». Им важно признание того огромного вклада, который они внесли в общее дело во имя Победы.

Подготовила Нина ЖИГУНОВА