О России, о войне, о счастье

 Известный писатель, общественный деятель, офицер армии Донецкой народной республики и советник главы ДНР Захар Прилепин стал участником прошедшего во Владивостоке первого международного фестиваля «Литература Тихоокеанской России» (ЛиТР-2018). 

«Русская национальная идея в литературе России» — так обозначили тему встречи Захара Прилепина с участниками фестиваля и поклонниками его творчества. Но этим разговор с писателем не ограничился. Вопросы звучали самые разные, но первыми, естественно, стали о Донбассе.

— Почему вы там?

— Девяносто процентов времени я провожу в Донецке, весь круг общения связан с моим батальоном и людьми, которые живут на Донбассе. Мои сотоварищи по литературе пишут: мол, в Пскове крыша прохудилась, а ты со своим Донбассом… Но в Пскове крыша прохудилась, а здесь на крышу упала бомба и убила ребенка! В Пскове починят крышу, а здесь проблема несравненно большая, и я гораздо более заинтересован в разрешении этой ситуации. Чувствую себя на Донбассе в своей среде, несмотря на катастрофичность происходящего. Там сейчас разворачивается самое важное для моего народа и для моей жизни. Там я понимаю, что занят тем, чем и должен.

— Говорите о значимости событий, но  до сих пор не написали ни одного произведения о происходящем на Украине.

— С 2014-го бывал на Донбассе в командировках, а в 2015-м стал советником Александра Захарченко. Отправляясь туда, взял блокнот, планируя делать какие-то записи и зарисовки для будущей книги. Мы создали свой батальон, и нам дали первое боевое распоряжение: помню, разложили карту и стали смотреть, где стоят ВСУ, где стоят правосеки, где стоим мы… И я понял, что переместился в пространство повести «Батальоны просят огня». Я пришел в полную оторопь и с тех пор не записал ни одной шутки, ни одной ситуации. Оправдываю себя тем, что основная окопная проза Великой Отечественной войны писалась спустя 15—20 лет. Как оно запомнится и вспомнится — значит, так оно и было. Поэтому не тороплюсь.

— Каким вам видится будущее Донецкой и Луганской народных республик?

— Если кого-то пугает, что в мире появилось непризнанное государство, надо просто вспомнить историю. До Второй мировой войны существовало 73 государства, а сегодня их 247. Это совершенно нормально с точки зрения геополитики: страны, которые не справляются со своим имперским наследством, продолжают распадаться. Сейчас на Донбассе идет зримый и достаточно серьезный интеграционный процесс с Россией. Там даже вся экономика переведена на российскую. На мой взгляд, Донбасс обратно на Украину не вернется. Минские соглашения — серьезный документ, подписанный важными политическими игроками, а Украина все эти годы пытается его обесценить, принимая противоречивые законы. Этим она выводит себя из-под европейской юрисдикции. А там уже идут процессы, разрушающие связь с незалежной. Задача состоит в том, чтобы, когда они, эти процессы, дойдут до определенной степени, правильно переставить отдельные фигуры и получить результаты, которые нас интересуют. А они могут быть самыми разными: от присоединения Донбасса (желательно целиком) к России до гораздо более далеко идущих планов, о которых я не могу рассказывать. 

— Какова, по-вашему, русская национальная идея и как она отражается в нашей литературе? 

— Русская литература одна из древнейших в мире. Старше немецкой, французской, английской. Но в древней русской литературе не было понятия прогресса, а было другое — «быть как первые», то есть воспроизводить тот же уровень чести, достоинства, мужества, который нам завещали наши предки. Мне кажется, в этом и есть национальная идея России — быть как первые князья, как те святые, летописцы, поэты, которые сделали нас тем, чем мы являемся. Если мы это воспроизводим в каждом новом поколении — мы выполняем свою функцию, не поддаваясь на мишуру и иллюзорные представления о том, что в мире все меняется. Вот и получается, что русские лежат, как камень, на пути мирового прогресса. Если сводить национальную идею к каким-то простым вещам, то Россия — хранитель традиций, дающих цветущую сложность миру. Россия самим фактом своего существования дает миру совершенно другую окраску, тональность, мелодику. Русские — хранители евразийских пространств, это не моя фраза, но это так. И не потому, что мы этого хотим, не потому, что имперские амбиции. Это наша  карма и  наш крест.

Врезка: «Прогресс — это движение от Рождества Христова к апокалипсису, но в России нет прогресса, мы ходим по кругу, и поэтому у нас не будет апокалипсиса». 

— В чем же тогда национальная идея Украины?

— Надо понимать, что Украина от нас никуда не денется. Если бы у нее была возможность отрезать себя ножницами и уплыть в Атлантический океан, тогда да, можно было бы говорить о независимой Украине. Мы соседи с общим культурным кодом и общей тысячелетней историей. На мой взгляд, существуют две украинские идеи, противоречащие друг другу. И когда пытаются выставить этот конфликт как конфликт России и Украины — это откровенная манипуляция. У меня в батальоне 90 процентов бойцов свободно говорят на украинском, все знают украинскую литературу. Сегодня Украина Щорса, Гоголя и маршала Рыбалко противостоит Украине Бандеры и Шухевича. Гоголь абсолютно гениален и прозорлив, потому что весь этот конфликт отражен в конфликте между Остапом, Андрием и их батькой Тарасом. Мы не вправе придумывать другую украинскую идею, кроме той, что Гоголь сформулировал в своей повести «Тарас Бульба»: «Что, сынку, помогли тебе твои ляхи?»

Всегда призывал русских патриотических публицистов перестать бороться с украинством как таковым, перестать кричать, что нет украинской культуры, украинского языка… Я украинскую литературу изучал в университете, это серьезная составляющая нашей общей культуры. Надо отделять псевдоукраинство от реальной Украины — песенной, красивой, удивительной, с ее вышиванками, с ее кухней, с ее историей. Мы, русские, и есть залог сохранения украинской культуры.

— Какие изменения вы бы внесли в школьную программу по литературе? 

— У меня есть личные претензии к Александру Солженицыну. И если бы была моя воля, я оставил бы в программе его публицистику, «Матренин двор» например, но убрал бы «Архипелаг ГУЛАГ», который перенасыщен фактическими ошибками. При всем том, что это одна из самых популярных книг прошлого века. Александр Солженицын пишет, что во времена СССР в советских лагерях погибло 65 миллионов человек. Ребенок читает и не понимает, что это предвзятый взгляд писателя на ситуацию, который посчитал нужным увеличить цифру потерь на 60 миллионов. А школьнику с этой цифрой жить. А она огромна и превышает всех убитых фашистами. И ребенок думает: «Значит, мы хуже фашистов». Александр Исаевич знал реальные потери, когда открыли архивы, но он предпочел оставить в тексте те аномальные цифры и ошибки. Я не пытаюсь принизить Солженицына, но он написал неправду. Этого не было в том виде, в котором он это описывает. 

— Что для вас счастье?

— Вся моя жизнь воспринимается мной как длительное происшествие, очень счастливое. Просыпаясь утром и ложась вечером спать, я искренне говорю: «Господи, спасибо тебе, что так здорово все получилось!» Вот я прилетел, два часа поспал, проснулся, подумал, что весь день буду разговаривать. Решил: как здорово, Владивосток, у меня здесь друзья. Через два дня вернусь в Москву, сяду в машину, поеду в Донецк. Ну никто так больше не живет на белом свете, так прекрасно. Вот это все и есть счастье!

Подготовила Нина ЖИГУНОВА